Владимир Соловьев
Владимир Сергеевич Соловьев — человек, задавший направление развитию отечественной религиозной философии конца XIX-XX вв., значительно повлиявший в частности на братьев С.Н. и Е.Н.Трубецких, Н.О.Лосского, С.Л.Франка, С.Н.Булгакова, П.А.Флоренского, Н.А.Бердяева и других философов, а также на литераторов, в особенности на Александра Блока, Адрея Белого, Вячеслава Иванова и других символистов. Как точно подмечено в Именно Соловьеву обязан русский серебряный век той мистической вуалью, которой была окутана Россия в предреволюционные годы.
Он родился 16 (28) января 1853 года близ Москвы в семье знаменитого русского историка Сергея Михайловича Соловьева (1820—1879). Мать, Поликсена Владимировна, была урожденной дворянкой из семьи Романовых.
Рано начав академическую карьеру, двадцатиоднолетний Владимир Соловьев выступил с критиков позитивизма, став магистром 24 ноября 1874 года в Санкт-Петербургском университете, после чего он получил звание штатного доцента философии в Московском университете. Уже в 1880 году он защитил докторскую диссертацию «Критика отвлеченных начал», но уже в 1881 году был вынужден оставить преподавание после знаменитой лекции от 28-ого марта, в которой призвал Императора помиловать убийц своего отца Александра II.
Первоначальной концепцией, захватившей ум философа, была теократическая идея союза Российского императора и Апостольского Престола. Будучи славянофилом до глубины души, Владимир Соловьев не довольствовался ограниченным, местечковым проектом России в Христианском мире. Напротив, он видел на ее плечах великую миссию распространения Христианства во вселенском масштабе и вселенской же Церкви. Свои взгляды он изложил в трилогии «Россия и Вселенская Церковь», где обосновал необходимость единства Русской церкви с Преемником Петра.
В первых двух книгах доступно изложены все принципы католической екклезиологии, которые были сразу приняты первыми российскими католиками византийского обряда. Когда же в Париже Владимир Соловьев написал третью часть, в которой изложил свое видение Софии Премудрости Божией, то сразу вошел в конфликт с проживающими во Франции русскими иезуитами. В его софиологии присутствует много гностических элементов, о чем Юлия Данзас, известная российская католичка, фрелина последней Императрицы и богослов написала статью, в которой объяснила, почему концепцию Соловьева нельзя принимать без ряда существенных поправок.
«Прежде всего устно, в личных беседах, а также в некоторых частных письмах он ясно говорил о Софии, выделяя в ней женственное начало творения, дополняющее Божественное мужественное начало» — пишет Юлия Данзас.
«Он намеревался посвятить гностическим системам
серьезную работу, но этот замысел не был осуществлен: первые работы на русском языке о гнозисе появились только в XX в., после смерти Соловьева. Но он заложил основы софиологического (по своему происхождению гностического) учения, положения которого, еще очень неясные, стали весьма действенным ферментом в развитии русской мысли» — цитирует она Бердяева.Бердяев, «Этюд о Беме» Путь. № 21.С. 52-56 цит. по Юлия Данзас, «Гностические реминисценции в современной русской религиозной философии»
Однако же, в практическом аспекте своего «всеединства» философ был весьма конкретен и склонен к конкретным действиям на пути к единству церквей.
Владимир Соловьев и Единство Церквей
Во многих жизнеописаниях Владимира Сергеевича отмечается, что он был провозвестником современного экуменизма. Действительно, будучи сторонником единения Церквей, он выступал, однако, против того, чтобы русские становились римо-католиками. Он сам говорил: «я никогда не стану латинянином». Последнюю фразу часто трактуют как «я никогда не стану католиком», но происходит это от непонимания глубины церковного мышления Владимира Сергеевича и незнания его трудов. Не во всяком очерке описано и то, что увенчало поиски философа.
Вопреки разночтениям, 18 февраля 1896 года Владимир Соловьев присоединился к Католической церкви. Он был принял католическим священником византийского обряда Николаем Алексеевичем Толстым при свидетелях.
В это же время он опубликовал статью, в которой объясняет причины, по которым Единство необходимо и критикует местечковый «дух византизма», который мешает оному:
«Любить и беречь свое, родное – дело естественное и справедливое. Нужно только при этом помнить две вещи: во-первых, что своего обычая нельзя навязывать другим, для которых он не свой, а во-вторых, что есть на свете нечто высшее своего и чужого и что настоящее место этому высшему – во вселенской церкви Божией.
(…) Итак, византизм со стороны религиозной и церковной уклоняется от полноты христианства не в том, что почитает церковь как сверхъестественную святыню, сохраняемую неизменным преданием (ибо она такова и есть по основе своей), а в том, что, выделяя элемент предания из жизненной целости всемирной религии, он ограничивает и умаляет самое церковное предание, приурочивает его к одной части церкви и к одному прошедшему времени, – превращает вселенское предание в предание местной старины». Византизм и Россия: 1. Вестник Европы.
Почему же у некоторых людей возникают сомнения?
В первую очередь потому, что многим соотечественникам кажется скандальным факт, что столь крупный российский философ мог стать католиком. В защиту обратного приводят несколько аргументов: 1) документ о присоединении был подписан значительно позже, через четверть века после события и после смерти философа; 2) перед смертью Владимир Сергеевич принял исповедь и причастие от православного священника.
Первое обстоятельство объясняется тем, что на момент воссоединения Владимира Соловьева переходить из православия в любую другую конфессию было запрещено законом, что делало любой публичный акт перехода уголовно преследуемым. Вот по какой причине все необходимые бумаги были подписаны свидетелями воссоединения и священником Николаем Толстым (который был вынужден на следующий день после принятия в общение Соловьева покинуть страну с помощью княгини Елизаветы Волконской во избежание ареста), а также настоятелем Москвы Владимиром Абрикосовым уже после указа о веротерпимости, дарованного императором Николаем II в 1905 году.
Точку в вопросе о переходе ставят свидетели и участники события:
«В виду не прекращающихся в нашей и иностранной печати сомнений в том, был ли покойный русский философ и религиозный мыслитель Владимир Сергеевич Соловьев канонически присоединен к католической Церкви, мы нижеподписавшиеся считаем своим долгом печатно заявить, мы были свидетелями-очевидцами присоединения Владимира Сергеевича к католической Церкви, совершенного греко-католическим священником о. Николаем Алексеевичем Толстым 18 февраля (старого стиля) 1896 года в Москве в домашней часовне, устроенной в частной квартире о. Толстого, на Остоженке, в Всеволожском переулке, в доме Соболева. После исповеди перед о. Толстым, Владимир Сергеевич в нашем присутствии прочел Исповедание веры Тридентского собора на церковно-славянском языке, и затем за литургией, совершавшейся о. Толстым по греко-восточному обряду (с поминовением Святейшего Отца Папы), причастился Св. Тайн.
Кроме нас при этом достопамятном событии присутствовала еще только одна простая русская девушка, находившаяся в услужении в семействе о. Толстого, имя и фамилию которой восстановить в настоящее время оказалось, к сожалению, невозможным.
Публично принося наше настоящее свидетельство, мы полагаем, что им должны раз навсегда прекратиться все сомнения по вышеозначенному поводу.
Священник Николай Алексеевич Толстой
Княгиня Елена Васильевна Долгорукова
Дмитрий Сергеевич Невский»
Цит. по: http://krotov.info/library/18_s/solovyov/okolo.html
Но может он перед смертью вернулся в православие, раз исповедался у православного священника?
Считать так необоснованно, учитывая два обстоятельства:
Во-первых, Католическая Церковь разрешает своим чадам во время смертной опасности принимать таинства из рук любого действительного священника, даже некатолика. Это важно, учитывая, что с самого начала своей про-католической деятельности и до самой смерти Владимир Соловьев никогда не ходил к латинским священникам.
Во-вторых, в воспоминаниях самого православного священника, у которого исповедовался пред смертью Владимир Сергеевич (воспоминания приведены в письме свящ. «Об исповедании В.С. Соловьева» к Московским Ведомостям от 25 октября 1910 года, опубликованном в 253-ем номере газеты) ничего не сказано об отречении от Католической Церкви или от идеи необходимости единства с оной.
Последняя книга философа, Три разговора, есть своего рода завещание философа и его прощание с прежними утопическими идеями о теократии. Он говорит о властной фигуре антихриста, императора-«сверхчеловека», верящего лишь в себя и самовлюбленного популиста, и о Церкви, собрании Христиан, которое противится ему под руководством Папы Римского; о том единстве, которое наконец воцарится по всеобщем воскресении.
Приведем лишь два отрывка:
«Император, бледный, но спокойный, обратился к собранию: «Вы видели суд Божий. Я не хотел ничьей смерти, но мой Отец небесный мстит за своего возлюбленного сына. Дело решено. Кто будет спорить с Всевышним? Секретари! запишите: вселенский собор всех христиан, после того как огонь с небес поразил безумного противника божественного величества, единогласно признал державного императора Рима и всей вселенной своим верховным вождем и владыкой». Вдруг одно громкое и отчетливое слово пронеслось по храму: «Contradicitur» [Возражение]. Папа Петр II встал и с побагровевшим лицом, весь трясясь от гнева, поднял свой посох по направлению к императору: «Наш единый Владыка — Иисус Христос, Сын Бога живого. А ты кто — ты слышал. Вон от нас, Каин-братоубийца! Вон, сосуд дьявольский! Властию Христовой я, служитель служителей Божиих, навек извергаю тебя, гнусного пса, из ограды Божией и предаю отцу твоему, Сатане! Анафема, анафема, анафема!»
Всех их, православного старца Иоанна, протестантского профессора Паули и Папу Петра II убили. Идея благой теократии на земле мертва и казалось бы, установилось навеки теократия антихриста, но…
«Караульные солдаты спали глубоким сном. Пришедшие за телами нашли, что они совсем не тронуты тлением и даже не закоченели и не отяжелели. Подняв их на носилки и закрыв принесенными плащами, они теми же обходными дорогами вернулись к своим, но, лишь только они опустили носилки на землю, дух жизни вошел в умерших. Они зашевелились, стараясь сбросить с себя окутывавшие их плащи. Все с радостными криками стали им помогать, и скоро оба ожившие встали на ноги целыми и невредимыми. И заговорил оживший старец Иоанн: «Ну вот, детушки, мы и не расстались. И вот что я скажу вам теперь: пора исполнить последнюю молитву Христову об учениках Его, чтобы они были едино, как Он сам с Отцом — едино. Так для этого единства Христова почтим, детушки, возлюбленного брата нашего Петра. Пускай напоследях пасет овец Христовых. Так-то, брат!» И он обнял Петра. Тут подошел профессор Паули: «Tu est Petros!» — обратился он к папе, — «Jetzt ist es ja gründlich er wiesen und ausser jedem Zweifel gesetzt» [Теперь это полностью доказано и не подлежит никакому сомнению] — И он крепко сжал его руку своею правою, а левую подал старцу Иоанну со словами: « So also, Väterchen — nun sind wir ja Eins in Christо» [Итак, отцы, отныне мы едины во Христе]. Так совершилось соединение церквей среди темной ночи на высоком и уединенном месте. Но темнота ночная вдруг озарилась ярким блеском, и явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Явление несколько времени оставалось на месте, а затем тихо двинулось в сторону юга. Папа Петр поднял свой посох и воскликнул: «Вот наша хоругвь! Идем за нею». И он пошел по направлению видения, сопровождаемый обоими старцами и всею толпою христиан, — к Божьей горе, Синаю…
Заключение
Философское наследие Владимира Соловьева разнообразно и неоднозначно — его софиология пропитана гностическим духом серебряного века, влияние на русский символизм неоценимо: именно он привнес в современную ему эстетику эсхатологию, ожидание разрешения мира и скорого суда («у Соловьева искусство извнутри , по самой своей сущности, связано с движением истории к концу» Зеньковский В.); он также внес свой вклад в теорию права, однако для нашей церкви Владимир Соловьев был не не только и не столько пророком о грядущей революции, мистиком или великим христианским гуманистом, коим все его справедливо признают, сколько пророком самосознания, которому удалось сформулировать глубинную идею российских католиков византийского обряда, православных христиан в единстве с Римом:
«Как член истинной и досточтимой православной восточной или греко-российской Церкви, говорящей не устами антиканонического Синода и не чрез посредство чиновников светской власти, но голосом великих Отцов и Учителей своих, я признаю верховным судьей в деле религии того, кого признали таковым святой Ириней, святой Дионисий Великий, святой Афанасий Великий, святой Иоанн Златоуст, святой Кирилл, святой Флавиан, блаженный Феодорит, святой Максим Исповедник, святой Феодор Студит, святой Игнатий и т. д., — а именно апостола Петра, живущего в своих преемниках и не напрасно слышавшего слова Господа «Ты — Петр, и на этом камне Я создам Церковь мою. Утверди братьев твоих. Паси овец моих, паси агнцев моих» (цит. по: Соловьев В., Россия и Вселенская Церковь).
Бердяев, «Этюд о Беме» Путь. № 21.С. 52-56 цит. по Юлия Данзас, «Гностические реминисценции в современной русской религиозной философии»
Византизм и Россия: 1. Вестник Европы. 1896. Январь. Апрель. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. М., 1989. Т. 2. С. 562 — 601.
Зеньковский В., прот. Эстетические воззрения Вл. Соловьева // Новый журнал. – 1956. – Кн. 47. – С. 84